«Если у человека есть хоть капля такта или деликатности, — подумал он, — разве он позволит себе завывать и вопить в такую минуту?» И тут же перестал думать о жене.
Нетрудно вообразить его разочарование, когда сладостные объятия, в которых он покоился, вдруг разомкнулись. Он обернулся: перед ним предстала жена, доведенная до исступления, багровая от ярости, с демоническим гневом в очах, с зажатым в зубах страшным ятаганом.
Генри попытался встать, но жена опередила его и, не успел он спустить на пол левую ногу, угодила ему огромным зазубренным острием в филейную часть, в результате чего Генри не осталось ничего другого, как пасть ниц к ее ногам.
— Побойся бога! — вскричал он. — Это же фокус. Часть представления. Не принимай это всерьез. Помни о публике. Представление должно продолжаться.
— Оно и будет продолжаться, — заверила доблестная половина, полоснув его по рукам и ногам.
— Ох уж эти зазубрины! — вскричал Генри. — Сделай одолжение, милочка, прошу тебя. Поточи лезвие о какой-нибудь камень.
— Для тебя, аспида, и такое слишком хорошо, — ответила жена, не переставая разить и кромсать. Очень скоро Генри остался без конечностей.
— Ради всего святого, — взмолился он, — не забудь пассы. Дай я тебе все объясню еще раз!
— К черту пассы! — сказала жена и последним взмахом снесла ему голову; голова покатилась как футбольный мяч.
Жена, не мешкая, собрала разрозненные останки бедняги Генри и побросала их вниз под аплодисменты и смех толпы, более чем когда-либо убежденной, что все это делается при помощи зеркал.
Затем супруга схватила ятаган и хотела было последовать вниз за мужем, не из мягкосердечного намерения вновь собрать несчастного, а с целью полоснуть еще разочек-другой по наиболее крупным кускам. Но тут она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела божественного юношу с внешностью магараджи высшей Касты, совершеннейшего Родольфо Валентине , в глазах которого явственно можно было прочесть слова: «Лучше возлечь на ложе страсти, чем воссесть на электрический стул».
Эта идея предстала перед женщиной во всей своей неоспоримой убедительности. Она помедлила лишь для того, чтобы просунуть голову в отверстие и крикнуть: «Вот что ожидает свинью мужа, который изменяет жене со скотиной туземкой», а потом смотала канат к себе наверх и вступила в беседу с соблазнителем.
Вскоре на место происшествия прибыла полиция. Вверху не было ничего, кроме воркующих звуков, словно там в свадебном полете кружили горлицы. Внизу в пыли валялись куски тела Генри, их уже облепили мясные мухи.
Толпа объяснила полиции, что это всего-навсего фокус, он делается при помощи зеркал.
— Вот как, при помощи зеркал? — сказал сержант. — Похоже, что об этого бедолагу разбилось самое большое из них.
Молодой человек быстрым шагом поднялся по тропинке из долины в гору, где, утопая в зелени, ютилась деревушка. Его взгляду открылись пруд, утки, выкрашенный белой краской придорожный трактир с качающейся вывеской-словом, все привычные атрибуты уютной, чистенькой, тихой горной деревушки, каких так много в Сомерсете.
Дорога, а по ней и молодой человек прошли по самому краю обрыва мимо белой калитки, за которой в глубине большого фруктового сада из зарослей кустарника поднимался ладный домик с видом на раскинувшуюся внизу долину. Необычайно доброжелательный на вид старичок копался в саду. Когда прохожий — Эрик Гаскелл — подошел к калитке, старичок поднял голову.
— Доброе утро, — сказал он. — Чудесное сентябрьское утро!
— Доброе утро, — ответил Эрик Гаскелл.
— Сегодня достал свой телескоп. Я теперь редко спускаюсь в долину. Назад взбираться тяжело стало. Вид из окна да телескоп выручают. С их помощью вроде бы знаю, что происходит вокруг.
— Что ж, это хорошо.
— Еще бы. Вы мистер Гаскелл?
— Да. Кажется, мы встречались у священника.
— Так точно. А я вас частенько вижу. Вы все время здесь гуляете. А сегодня думаю: дай поговорю с юным мистером Гаскеллом! Заходите.
— Спасибо. Зайду на минутку.
— Как вам с супругой наш Сомерсет? — спросил старичок, открывая калитку.
— Замечательно.
— Моя экономка говорит, что вы с восточного побережья. Воздух там отличный, ничего не скажешь. Ее племянница у вас убирает. Вам здесь не скучно? А то у нас ведь не разгуляешься. По старинке живем.
— Нам здесь очень нравится, — сказал Эрик, садясь вместе с хозяином на белую скамейку под яблоней.
— Нынче, — сказал старичок, — молодежь старину любит. В наше время иначе было. Это теперь мы все в старых чудаков превратились. В первую очередь, конечно, капитан Фелтон, но и священник, адмирал, мистер Коперс — все чудаки. Вас это не смущает?
— Даже нравится, — заверил его Эрик.
— У каждого из нас свое хобби. У Коперса, например, антиквариат, у адмирала — розы…
— А у вас телескоп.
— Телескоп? Ну да, и телескоп тоже. Однако мое главное увлечение, моя гордость — музей.
— У вас есть музей?
— Представьте себе, да. Я был бы вам очень признателен, если бы вы заглянули в него и сказали свое мнение.
— С удовольствием.
— Тогда пойдемте, — сказал старичок, ведя его к дому. — Да, прямо скажем, не часто удается показать свою коллекцию новому человеку. Обязательно как-нибудь приходите с супругой. Кстати, ей есть чем занять себя в наших тихих местах?
— Она не жалуется. Ей не до природы: целыми днями за рулем.