На полпути в ад - Страница 59

— В чем дело?

— А вот в чем, сэр, — ответствовал старый морской волк. — С последней партией поступила одна девчоночка, и, похоже, они там ошиблись адресом.

— Ну, это дело поправимое, — воскликнул Джордж. — Чего уж проще. От нас ждут, чтобы все спорные вопросы мы теперь решали на месте. Она женщина — этим все сказано. Что за ней, кстати, в сопроводительной накладной?

— Много чего, сэр, но все по мелочи, на крупное и не наскребешь, — ответил честный старик. — У нее, сэр, ну никак вот не сходится. — И поджал губы.

— Не сходится? — поразился Джордж.

— То-то и оно, что никак, — уныло подтвердил подчиненный. — Эта самая девчоночка, она хоть и помершая, да не совсем.

Это сообщение прямо-таки, подкосило нашего героя.

— Вот те на! — произнес он. — Да тут не до шуток, дружище.

— Куда уж, сэр, — ответил старый служака. — И я, хоть убейте, не знаю, как быть.

Дело выходило чреватым многими тонкостями юридического порядка. Джордж направил одному из ведущих казуистов Ада-Главного отчаянную телеграмму о помощи, но, на его несчастье, все крючкотворы оказались в это время по горло заняты в специальном комитете, где обсуждали ряд деликатных моментов, связанных с подготовкой торжественной встречи «отцов отечества» третьего рейха. Джорджу не оставалось ничего другого, как обратиться к прецеденту, прецедент же однозначно указывал, что смертному надлежит грешить так-то и так-то, скончаться при таких-то и таких обстоятельствах, быть где положено выписанным, а где положено — принятым под расписку. Все это было так же запутано, как разбирательство в Прецедентном суде по Статуту короля Эдуарда III, каковой Статут основан на прецедентах из Саксонского и Норманнского кодексов, двояко и по-разному восходящих к древнеримской трактовке греко-египетских уложений, на которые в доисторические времена повлияли обычаи и обряды, бытовавшие в бассейне Евфрата, если не Инда. В чем-то это весьма смахивало на заполнение анкеты по подоходному налогу. Джордж в отчаянии схватился за голову.

Положение усугублялось еще и тем, что Дьявол самолично и очень сурово предупредил его о недопустимости малейшего превышения полномочий.

— Тут у нас, — указал он, — считайте, та же подмандатная территория. Мы камень за камнем и с невероятной изобретательностью возвели систему, которая позволяет нам жить вполне сносно, но добиться этого удалось лишь хитрым маневром в чертовски опасной близости от берегов метафизики. Один-единственный шаг за жесткие рамки законности — и я вновь окажусь на своем раскаленном троне в той бездне, чьей бездонности мне останется только от всей души позавидовать. Ну а вы…

Посему у Джорджа имелись все основания проявлять осмотрительность. Он перерыл горы фолиантов и почесал в затылке; в конце концов он совсем запутался.

— Пришлите сюда эту юную даму, — распорядился он.

Когда ее доставили, выяснилось, что ей не больше семнадцати, и я бы гнусно погрешил против очевидности, если б стал утверждать, что красотой она уступала пери.

Джордж не был злым по натуре. Подобно многим из нас, он мог проявлять жестокосердие к безликой массе, но, имея дело с личностью, оказывался вовсе не так страшен, как его малевали. Молодые женщины, которых он призывал для наставления, если на что и могли посетовать, так в основном на его непостоянство.

Итак, девушку представили пред его очи, и даже доставившие ее прислужники от восторга так закатывали глаза, что белки их сияли ярче маяка в Эддистоуне. Все было при ней — и все самого отменного качества; она являла собой картинную галерею, антологию всемирной поэзии и наглядный укор всему, что когда-либо грезилось о любви:

ее глаза сапфиров голубей,
лоб ландыша белей,
щек персики ей солнце позлатило,
а губки-вишни — нету их вкусней,
и перси — словно чаши чистых сливок
с бутонами лилей;
как башня беломраморная — шея,
и тело — дивной прелести чертог,
что ввысь стремится
и за чей порог
враг скромности переступить не смеет.

Звали ее Рози Диксон. В довершение ко всему она сильно выигрывала на общем фоне уже в силу того, что была жива. Будто на унылых мертвых путях подземки чудом распустился первоцвет и мерзкий, душный консервированный сирокко, что дует в ее пределах, вдруг повеял его ароматом. Не будет преувеличением сказать, что ее добродетели не уступали ее красоте. Правда, ее милое личико чуть припухло от слез.

— Милочка, — обратился к ней Джордж, беря ее руку в свои, — с чего бы вам так убиваться? Разве вы не знаете старой доброй пословицы «Всякому овощу свое время»?

— Умоляю вас, сэр, — воскликнула она, внимательно поглядев сквозь слезы на его обезьяноподобную физиономию и обнаружив в ней непочатый запас доброты. — Умоляю вас, сэр, — произнесла она, — вы мне одно скажите: куда я попала?

— В Ад, куда же еще! — ответил он, рассмеявшись от всего сердца.

— Ох, вот счастье-то! — воскликнула девушка. — А я было решила, что это Буэнос-Айрес.

— Они почти все так думают, — заметил наш герой, — из-за этого лайнера. Должен, однако, сказать, что вы первая хоть как-то порадовались, узнав об обратном.

Они еще немного побеседовали в том же духе; он довольно основательно порасспросил, как ее угораздило попасть к Харону без билета. Выяснилось, что она работала продавщицей и другие девушки ей житья не давали; почему - этого она не могла понять. Как бы там ни было, ей довелось однажды обслуживать молодого человека, который заглянул купить сестре пару чулок. Молодой человек сказал ей нечто такое, отчего ее душа распушила перышки и была готова воспарить горе. В эту минуту самая стервозная из ее завистливых товарок под каким-то предлогом зашла за прилавок и ущипнула ее — злобно, с вывертом, неожиданно и так сильно, что резкая боль спугнула бедную душу и та, покинув клетку, расправила крылья и улетела, унося с собой ее обмершее тело, как самка вальдшнепа уносит неокрепших птенцов. Придя в чувство, она обнаружила, что находится в одной из тесных кают огромного корабля с экипажем, как ей показалось, из негров, а все судно гудит от истерического смеха и воплей заключенных одного с нею пола.