На полпути в ад - Страница 140

140

Все громко рассмеялись.

— Видали? — сказал Картрайт. — Смех, да и только.

— Вероятно, он решил, что ты клюнешь на это, — сказал Бейтс. — Боже, что они вытворяют с нашими книжками!

— Представляете, Сэнфорд — в роли отца кинозвезды? — сказал Картрайт. — Особенно в старости. И что ты ему ответил? Что скорее убьешь ее собственными руками, да?

— Да нет, сказал, что подумаю.

— Вот как… Что ж, дело, конечно, твое, старик, но, по-моему, думать тут особенно не о чем.

— Мне тоже сначала так показалось. И все же он назвал (если только он не бессовестный лжец) цифру в два-три миллиона долларов. Согласись, прежде чем отказаться от такого предложения, стоит немного подумать. Ведь, заметь, речь идет не обо мне одном.

— Да, деньги немалые. Не знаешь, им случайно не нужны пожилые мужчины на роль дворецких или священников? Я бы мигом. Но ребенок…

— Кое-что из того, о чем говорил Фишбейн, произвело на меня впечатление. Он не глуп. Он согласен, что некоторые юные кинозвезды весьма распущенны. Но, по его мнению, виноваты в этом их невыносимые родители. По-видимому, на киностудиях детям действительно уделяется внимание. К ним приставлены психиатры…

— Какая чушь! — воскликнул Бейтс. — Слушай, я сам был там пару раз в связи с экранизацией наших книг.

— Не скажи, — возразил Генри. — Это интересно. Да, он рассказал мне еще одну любопытную вещь.

Оказывается, они учитывают коэффициент умственного развития.

— Умственное развитие — это еще не все, — подхватил Картрайт. — Кем они будут, когда вырастут, вот в чем вопрос!

— Об этом пока говорить рано. Может быть, все будет в порядке. В конечном счете, почему бы ребенку не приобрести такой опыт, раз у него есть призвание…

— Да будет тебе!

— Она вправе развивать свои способности. В конце концов, мы с женой будем там с ней.

— Генри, ты напоминаешь мне сейчас некоторых наших авторов, когда они получают предложения из Голливуда. У этих бедняг тоже заранее все расписано.

— Но ведь в данном случае речь идет о двух-трех миллионах.

— Какая разница, сколько денег, если это грязные деньги! Это не настоящие деньги, Генри. Это опавшие листья, вот что это такое.

— Ты еще скажи «зеленый виноград», — съязвил Генри, ища поддержки в глазах их молчаливого спутника. — Думаю, когда Джойс вырастет, она со мной согласится. И вообще, меня твое мнение мало интересует. К тебе, Картрайт, это тоже относится. Если вы искренни, значит, просто сильно отстали от жизни. В вас говорят ограниченность, старомодность, только и всего. В наши дни кинематографисты часто бывают культурными людьми. Ведь они художники в своем роде.

— Говорят, деньги не пахнут, — сказал Бейтс, — но мне кажется, я слышу сейчас их запах. Дурной запах, Генри.

— У зависти не лучше. Скажу вам прямо, я… — Он запнулся. — А вы что думаете? — спросил он у молчуна.

— Даже не знаю, — сказал тот, потирая запавшую щеку и отвратительно кривя рот, — Не знаю. Господи! Вроде бы зарабатываю не меньше вашего. А что с того! У меня одно слово что дом — всего четыре комнаты. Больше позволить себе не могу. Почему? Да потому, что дом хотел настоящий. Одна сухая древесина чего стоит! Так-то. Вот вы говорите о детях, женах, бог знает о чем. И как вам на все это денег хватает? Наверное, маргарин едите. Сейчас кругом сплошь один маргарин. Я своей старой кухарке все время говорю: «Мне, говорю, всего этого не давайте. Такая пища не для меня. Мне такое есть унизительно. Терпеть не могу еды из банок, всякие там суррогаты». Я люблю, чтобы ноги были одеты в кожу, а тело — в твид. Вот и все. Пусть лучше плюют мне в лицо, чем продают этот паршивый суррогат. Лично у меня на четырехкомнатный дом вся зарплата уходит. Жены! Семьи! Поездки в Голливуд! По мне, так все это маргарином отдает.

После этого неожиданного словоизвержения он вновь привычно замолк. Он явно не слышал и не понял ничего из того, что говорилось по поводу заманчивого голливудского предложения. Оно просто не дошло до него, завязнув, как в фильтре, в его предрассудках. У Территауна, поезд замедлил ход.

— Итак, джентльмены, — язвительно процедил Генри, собирая вещи, — если раньше я еще сомневался, то теперь вы меня окончательно убедили. Спасибо. И до свидания! Завтра я принимаю предложение Фишбейна. — Он сухо кивнул на прощание.

Бейтс и Картрайт, которые неподвижно сидели с покрасневшими от обиды лицами и ждали, когда он первым выйдет из поезда, так же холодно кивнули в ответ. Человек с запавшими щеками смотрел на него в явном замешательстве. Генри отвернулся и вышел.

Всю дорогу домой он никак не мог прийти в себя.

— Привет, дорогой! — сказала Эдна.

— Папа, привет! — кивнула малютка Джойс, кинувшись ему навстречу.

В этот момент она и впрямь была необыкновенно хороша: улыбающееся личико, щечки в ямочках, кудри разлетелись, руки вскинуты над головой.

— Привет, нарцисс — сказал он, подхватив ее на руки. — Скажи, малыш, тебе понравилось в Калифорнии? Хочешь опять поехать?

— Что это значит? — спросила Эдна.

— Не важно. Смотри, уже семь. Девочке пора спать. Она должна быть в форме, а то танцевать не сможет.

— Послушай…

— Потом. Мне надо написать письмо. Сейчас же. Прошу тебя, давай хотя бы раз пообедаем позже.

Охваченный непреодолимым желанием поскорей совершить что-нибудь окончательное, значительное, он бросился к письменному столу в спальне. Он должен нанести всего один сокрушительный удар по миру государственных служащих, по музеям. «Жалкие зазнавшиеся снобы!» — сказал он себе, берясь за перо. Писал он директору музея. Письмо начиналось официальным заявлением об уходе с работы, в нем также содержалась просьба приурочить неизрасходованный отпуск к увольнительному периоду, чтобы больше вообще не выходить на работу.

140