На полпути в ад - Страница 128

128

Он спустился на берег, вышел за ограду. Здесь на него налетели двое и схватили за руки. Он узнал Дика и Стеллу Арчеров, тем самых Арчеров, которые некогда, исхитрившись, первыми познакомили его с Каролиной, вообразив себя с тех пор обладателями феодальных привилегий на его дружбу. Они пожимали ему руки, заглядывали в глаза и растекались в неимоверно радушных и сердечных приветствиях. Хамфри в ответ только крутил головой.

— А где Каролина? — спросил он.

Приветствия сникли как проколотый воздушный шар. Три хмурые личности застыли на холодном ветру в необъятной бесприютности морского вокзала.

— Каролина не придет, — сказала Стелла. Да, теперь никто не стал бы сомневаться, что рот у Хамфри был нежный, страшно нежный.

— Она больна? — спросил он.

— Понимаешь… — начал Дик.

— Здоровехонька, — отчеканила Стелла, — но прийти не сможет. Вот что, Хамфри, забирай-ка свои вещи, и поехали в «Ревестель». Перекусим и не спеша все обсудим.

— Потрясающая мысль, — ответил Хамфри. И они поехали в «Ревестель», где привыкли перекусывать в добрые старые времена. Расположились. Заказали обед, Хамфри сказал: — Может, вы соизволите наконец объяснить, что стряслось?

— Хамфри, — произнесла Стелла, — постарайся понять.

Нет, как ни крути, а рот у Хамфри был все-таки чуть-чуть жестковат.

— Короче, — сказал он.

— Хамфри, друг ты наш старинный, — откликнулся Дик, — ты подумай, мы ведь черт знает сколько лет дружим с тобой и Кэрри.

Хамфри перевел взгляд на Стеллу.

— Кэрри влюбилась, — сказала Стелла. Хамфри закрыл глаза. Задремал, наверное, а то и вовсе умер. Поди разберись, когда у человека не лицо, а сущий череп. Но нет, прошли две долгие минуты, и глаза открылись. Дик опять завел свою волынку.

— Давно? — спросил Хамфри у Стеллы.

— Месяц назад. Мы не успели написать — все решилось в один день.

— Кто он?

— О, отличный малый, — вступил Дик. — Да ты наверняка слышал: его зовут Броуди.

— Алан Броуди, чемпион по теннису, — уточнила Стелла.

— Восьмикратный чемпион страны, — поправил Дик. — Ни одного поражения за последние шесть лет.

— Не обращай внимания, — сказала Стелла. — Это он от волнения, за тебя переживает.

— Алан Броуди, — проговорил Хамфри. — Да, помню. Когда я начал работать у Винглеберга, он совершал турне по Европе. Выступал в Вене. Была еще какая-то история в гостинице. Поклонницы передрались, кажется. У них там это редкость.

— Для поклонников он бог, — подтвердила Стелла.

— Как Кэрри?

— Поверь, Хамфри, он неотразим. И не хуже Кэрри умеет брать людей за живое. Представляешь, какая из них выйдет парочка?

— Она, наверное, сильно изменилась.

— Не сказала бы. Разве что в лучшую сторону — наконец-то обрела свой идеал.

— Ошибаешься, — негромко, без нажима, но с непоколебимой убежденностью проговорил Хамфри, — идеал у нее вовсе не такой.

— Подожди, вот увидишь их вместе…

— Хорошо, я подожду, — ответил Хамфри.

В Нью-Йорке, как ни просите, долго ждать не дадут. У Хамфри была монография, у монографии издатель, а где издатель, там и приглашение в ресторан, да не в какой-нибудь, а непременно в тот, чьи завсегдатаи давно намозолили глаза друг другу и репортерам светской хроники. За соседним столиком Хамфри приметил даму с такими железами, за которые он не глядя выложил бы кругленькую сумму. Неожиданно дама испустила сдавленный писк, и Хамфри услышал фразу, потрясшую его до основания и на всю жизнь сделавшую противником казни на электрическом стуле. Дама просипела: — Смотрите, смотрите — влюбленные!

Хамфри не было нужды оборачиваться. Все лица и так были направлены в ту сторону. Ему оставалось только наблюдать, как тошнотворная гримаса успеха сменяется на них неподдельным и — страшно сказать — почти приятным выражением восхищения. Он наблюдал и делал выводы. «Да, — думал он, — чтобы преобразить такие лица, нужно истинное чудо».

Означенные лица тем временем, как прожектора, накрывшие подозрительный объект, поворачивались одно за другим, провожая Каролину и ее Алана Броуди. Вскоре Хамфри почувствовал, что и сам попал, так сказать, под перекрестный огонь, и догадался, что она близко. Он обернулся. Они встретились.

Встреча прошла на редкость мило, оживленно и весело. Каролина и Броуди подсели за столик Хамфри и издателя; набежали поклонники, принялись поздравлять, а поздравив, тоже не отказывались подсесть за столик. Все болтали наперебой, молчал один Хамфри, от которого, впрочем, красноречия и не ждали.

Хамфри было и впрямь не до разговоров: он думал. Ему требовалось обмозговать одно свое недавнее открытие, заключавшееся в том, что предстоящий брак Каролины — истинное чудо. Он и обмозговывал со всем усердием, на какое способен полубезумный от ревности мужчина. И в определенном смысле, если закрыть глаза на эту вполне понятную слабость, а также на то, что в глубине души он ни на секунду не сомневался в бредовости и фальшивости всей затеи, — в определенном смысле ему удалось убедить себя, что их брак — истинное чудо, а его желание разнести это чудо к чертям собачьим, схватить Каролину в охапку и удрать — не что иное, как варварство и атавизм, которым ни в коем случае нельзя поддаваться.

Каролина, как могла, подогревала его благородные порывы. Ни словом, ни жестом не нарушила она царящей идиллии. Презрев нелепые приличия и потеснив издателя, она пересела поближе к Хамфри. Голос ее дышал нежностью и заботой. Глаза взывали к пониманию. Улыбка и сияющее лицо заверяли, что понимай не понимай, а есть еще на свете вечные, непреходящие ценности. Ну а взгляды, которые она посылала своему возлюбленному, самым недвусмысленным образом указывали, где эти ценности надобно искать. «Ну что ж, — думал Хамфри, — значит, быть посему — чудо есть чудо!» И, примкнув к ораве почитателей, он углубился в созерцание двух влюбленных голубков, и свет, исходивший от их лиц, отражался и на его физиономии, только — что греха таить — несколько кривовато.

128