— Что тогда? — отозвалась Рози.
— И тогда я смогу купить для тебя прицеп.
— Хорошо, — сказала она, отворачиваясь, но тут же повернулась к нему, вся покраснев. — Может, ты много знаешь про свиней, — бросила она с горечью, — и про сальто, и про фокусы, и про корзины и веники и уж не знаю про что еще. Но об одном ты не знаешь.
С этими словами она ушла и выплакалась за плетнем. Немного погодя она взяла себя в руки и вернулась к фургону. Фред показал ей, как устраивать Мэри утреннее купанье, после него удалять щетину — мучительная для рук процедура, — затем втирать крем для лица «Клеопатра», причем не только в рыло, потом пудрить и в довершение всего красить и покрывать лаком копытца.
Твердо настроившись не ударить в грязь лицом, Рози преодолела отвращение и вскоре освоила все эти — навыки не хуже заправской горничной. Поначалу она вздохнула с облегчением, когда избалованная свинья милостиво допустила ее до своей персоны. Но потом Рози заметила в ее глазках злорадство.
Впрочем, раздумывать об этом ей было недосуг. Не успели завершить утренний туалет, как пришло время готовить чудовищный обед. Откушав, Мэри совершала променад — кроме суббот, когда давались дневные представления, — а после прогулки ложилась отдыхать. Как объяснил Фред, свинья любила, чтобы в это время с ней разговаривали и чесали спинку. Мэри вполне определенно дала понять, что спинку отныне надлежит чесать основательно. Затем шел массаж, за ним чай, потом еще одна маленькая прогулка или вечернее представление, в зависимости от обстоятельств, после чего наступало время готовить ужин. К ночи Рози бывала рада повалиться на свой тощий соломенный тюфяк.
При мысли о койке наверху в фургоне и о Фреде с его неискушенностью сердце Рози было готово разорваться на части. Но она его нежно любила, в том-то и дело, и чувствовала, что, если в недалеком будущем им выпадет случай остаться вдвоем хоть на час, они смогут опять заняться поцелуями, и, как знать, вдруг луч озарения рассеет морок его неуемной невинности.
Каждый день ждала она этого часа, но он все не наступал. Мэри была начеку. Раз или два Рози приглашала мужа погулять, но мерзкая свинья тут же выхрюкивала очередную претензию, и Рози приходилось работать в поте лица, а возможность уходила. Фред, со своей стороны, с головой ушел в тренировки. Им двигали благие намерения, он трудился как одержимый — но чего ради? Ради прицепа!
Шел день за днем, и она окончательно попала в рабство к наглючей парнокопытной. У Рози болела спина, руки стали красными и покрылись цыпками, у нее не выдавалось ни минуты, чтобы привести себя в порядок, ни единой минутки побыть наедине с любимым. Платье у нее обмахрилось и украсилось пятнами, улыбка пропала, а терпение было на последнем пределе. Ее роскошные волосы спадали перепутанными локонами, как у эльфа, но не было у нее ни времени, ни желания их расчесывать.
Она пыталась объясниться с Фредом, но все попытки оборачивались вопросами без ответов, а потом и ответами без вопросов. Он старался исподволь, в мелочах, дать ей почувствовать, что любит ее, но она воспринимала это как издевку чистой воды и мигом его осаживала. Он перестал стараться, и она решила, что он ее больше не любит. Хуже того, она чувствовала, что и сама его разлюбила.
Так пробежало лето, дела шли все хуже и хуже, и теперь ее и в самом деле можно было принять за цыганку.
Снова поспела ежевика; Рози набрела на целые заросли, попробовала ягодку, и в ее сердце ожили сладкие воспоминания. Она пошла к Фреду.
— Фред, — сказала она, — ежевика снова поспела. Вот, я принесла тебе, попробуй.
И протянула ему ягоды на задубевшей ладони. Фред попробовал. Она не сводила с него глаз, ожидая, что он ей скажет.
— Да, — сказал он, — ежевика спелая. От такой ягоды у нее живота не вспучит. Сходи-ка покорми ее сегодня.
Не проронив ни слова, Рози отошла, а днем повела Мэри жнивьем туда, где росла ежевика. Завидев кусты, Мэри, разнообразия ради, отказалась от обслуги и бросилась жадно объедать ягоды. Увидев, что в ее помощи не нуждаются, Рози села на берегу и горько заплакала.
И только она дала волю слезам, как кто-то спросил, что случилось. Она подняла глаза и увидела толстого, веселого, хитроватого на вид фермера.
— В чем дело, деточка? — осведомился он. — Ты часом не голодна?
— Нет, — ответила она, — сыта по горло.
— Чем? — полюбопытствовал он.
— Свиньей! — сказала она, сглотнув слезы.
— С чего же тогда плакать и так убиваться? — заметил он. — Что может быть лучше кусочка доброй свинины! Ради него я хоть сейчас готов рискнуть расстройством желудка.
— У меня не из-за свинины, — возразила она, — из-за свиньи. Живой…
— Свинья потерялась?.
— Если бы. Я такая несчастная, прямо не знаю, как и жить.
— Так расскажи мне, — предложил он. — Беды не будет, а я хоть посочувствую.
И Рози рассказала про Фреда, и про Мэри, и о своих мечтах, и чем они кончились, и как она попала в рабство к наглой, избалованной и ревнивой свинье, и про все — про все, кроме одной маленькой подробности, о которой она, видит Бог, не могла заставить себя поведать даже самому сострадательному из всех толстых фермеров.
Фермер надвинул шляпу на лоб и задумчиво почесал затылок.
— Однако, — заметил он. — Просто не верится.
— Но это правда, — сказала Рози, — до последнего слова.
— Подумать только, — изрек он. — Молодой парень — молодая деваха — и девушка спит под фургоном на мешке с соломой — и такая милая девчоночка. В законном браке и все при ней. Не вдаваясь в детали, хозяюшка, что у вас, койки, что ли, узкие или еще какая беда?