— Я и долетел! — воскликнул молодой человек. — Я проносился за этим самым окном с дикой скоростью.
И на лету заглянул в окно. Доктор, я увидел вас! Так же ясно, как вижу теперь!
— Мистер Ротифер, — отозвался эскулап, скромно улыбаясь, — я часто фигурирую в сновидениях своих пациентов.
— Но я тогда еще не был вашим пациентом, — возразил молодой человек. — Я даже не знал о вашем существовании. Я узнал о нем только сегодня утром, когда пришел посмотреть, кто занимает это помещение. О доктор, как я обрадовался, что вы не импресарио!
— А почему это вас обрадовало? — добродушно сцросил медик.
— Потому что вы были не один. То есть у меня во сне. С вами была молодая женщина. Молодая женщина с дивными золотистыми волосами. Она сидела у вас на коленях, доктор, и обнимала вас за шею. Я решил, что на этом этаже еще один импресарио. А потом подумал: «Какие дивные золотистые волосы. Совсем как у моей Мейзи». И тут вы оба повернулись к окну. Это была она! Мейзи! Моя Мейзи!
Психиатр от души расхохотался. — Милостивый государь, — сказал он, — на этот счет вы можете быть совершенно спокойны.
— Вроде бы и так, — сказал молодой человек, — но сегодня утром, на работе, я ощутил нестерпимое любопытство, почти непреодолимый позыв прыгнуть из окна и посмотреть, что я увижу.
— Вам пришлось бы, к стыду своему, убедиться, — сказал психиатр, — что ваш опрометчивый поступок лишен каких бы то ни было оснований. Ваша невеста не является моей пациенткой и, значит, не могла быть под влиянием того безвреднейшего психического аффекта, в силу которого чувственные эксцессы субъекта излечения переключаются на лечащего врача. К тому же у нас существует профессиональная этика, и ничего такого и тому подобного в кабинетах не происходит. Нет, милостивый государь, все, что вы описали — сравнительно неосложненное состояние, навязчивое сновидение, невротическое побуждение, — все это со временем вполне излечимо. Три-четыре сеанса в неделю — и буквально за несколько лет вы пойдете на поправку.
— Помилуйте, доктор, — воскликнул в отчаянии молодой человек, — ведь я же вот-вот ударюсь оземь!
— Но всего лишь во сне, — увещевал его психиатр. — Запомните это накрепко и заметьте в особенности, как высоко вы при этом подскочите. А пока что возвращайтесь на службу, продолжайте работать и тревожьтесь как можно, меньше.
— Попробую, — сказал молодой человек. — Но ей-богу, вы поразительно похожи на себя, каким я вас видел во сне, — вот и галстук у вас заколот такой самой жемчужной булавкой.
— Эта булавка, — сказал психиатр с улыбкой и прощальным поклоном, — получена в подарок от одной весьма небезызвестной дамы, которой все время снилось, что она падает.
С этими словами он прикрыл дверь за посетителем, и тот удалился, упрямо и угрюмо покачивая головой. А хозяин кабинета сел за свой стол и сложил кончики пальцев, как это всегда делают психиатры при оценке стоимости нового пациента.
Его подсчеты прервала секретарша, чья голова показалась в дверях.
— К вам мисс Мимлинг, — оповестила она. — Ей назначено на два тридцать.
— Пусть войдет, — разрешил психиатр и поднялся навстречу новоприбывшей молодой женщине, похожей на встрепанную мышь, которой на голову выплеснули ведро перекиси водорода. Она была в чрезвычайном волнении.
— Ой, доктор, — сказала она, — ну я просто не могла вам не позвонить, потому что, когда ваша фамилия оказалась в телефонной книге, я, конечно, сразу поняла, что это вы. Я видела вашу фамилию на дверной табличке! Во сне видела, доктор! Во сне!
— Давайте-ка мы это спокойненько обсудим, — предложил целитель душ, пытаясь усадить ее в глубокое кресло. Однако ей там не сиделось, и она примостилась на краешке стола.
— Не знаю, вы, наверное, считаете, что сны вообще-то пустяки, — заговорила она. — Но это был такой, ну, необыкновенный сон.
Мне приснилось, что я подхожу к вашей двери и вижу табличку с вашей фамилией, такую самую, как и взаправду. Я потом полезла в телефонную книгу, а там оказалась ваша фамилия, такая самая, как во сне. Тут я и решила, что мне непременно надо с вами повидаться. Вот, а мне снилось дальше, что я зашла к вам в кабинет и сижу на столе, в точности как сейчас, и вам что-то говорю, и вдруг — я, конечно, знала, что это всего только сон — я ощутила такое чувство… ну вот даже стесняюсь вам сказать. Мне показалось, будто вы мой отец, мой старший брат и один мой знакомый, его звали Герман Майерс, и все они — это будто бы вы. Я не знаю, как я могла такое почувствовать, даже во сне, я ведь помолвлена и люблю своего жениха до потери сознания, а я думала, что до потери подсознания тоже. Ой, какая я гадкая!
— Милая барышня, — проворковал психиатр, — это всего-то навсего явление эмоционального переключения, которое может случиться с каждым и, как правило, с каждым случается.
— Но я не просто переключилась, — сказала она, — я пересела к вам на колени, вот так, и потом вот так обняла вас за шею.
— Ну, ну, — ласково остерег ее психиатр, — по-моему, вы воспроизводите свой сон под влиянием невротического импульса.
— А я всегда все воспроизвожу, — сказала она. — Поэтому меня зовут на любую вечеринку и называют душой общества. Но, доктор, потом я случайно обернулась к окну, вот так, и… Ай! Это он! Это был он!
Это был Чарли! Как он на нас страшно поглядел на лету!
В те дни — надеюсь, и в наши тоже — среди холмов и долов Норт-Гемпшира процветала деревенька под названием Уфферлей. При каждом домике там был сад, а в каждом саду — по огромной яблоне. И вот, когда их ветви склонились под тяжестью красных яблок, а свежевыкопанный картофель сиял между гороховой грядкой и капустным участком, в деревню пришел некий молодой человек, до тех пор в нее не заглядывавший.